Мир гуннов. Исследования их истории и культуры

Цитата:
История и культура гуннов являются одной из популярных, я бы сказал, модных в медиевистике тем. Однако многие труды носят декларативный характер, не основаны на достоверных, исчерпывающих источниках. Мы нередко обнаруживаем в них диаметрально противоположные мнения о гуннах. Одни авторы восторженно отзываются о гуннах, а другие (их большинство) описывают гуннов истинно варварами, значительное время тормозившими развитие Западной Европы.
Рецензируемая работа «Мир гуннов. Исследования истории и культуры» Отто Дж. Маенхен-Гельфена осталась незавершенной практически по всем ее разделам и сюжетам. Чтобы рукопись стала книгой пришлось потрудиться многим исследователям, в первую очередь Максу Райту, под редакцией которого труд увидел свет в Принстоне (США) в 1969 г.

Раскрыть

Исследование Маенхен-Гельфена сразу же привлекло внимание мировой научной общественности. Его цитировали, публиковали на него восторженные отзывы многие специалисты, в том числе и российские. Однако широкий доступ читатель получил к произведению лишь сейчас, после перевода его на русский язык известным ученым и общественным деятелем Вилем Мирзаяновым, проживающем в г. Принстон. Это не простой перевод. Мирзаянов со знанием дела часто объясняет российскому читателю многие термины, трудные для перевода, дает свои комментарии и уточнения. Однако некоторые предложения из исследования не переведены, в некоторых местах калькированием или дословным переводом искажается суть текста, существует разнобой в терминах, именах. Все это затрудняет восприятие и так сложного текста.
Книга Маенхен-Гельфена посвящена не столько систематическому изложению в хронологической последовательности истории и культуры гуннов, ее отличает попытка преодолеть недоразумения и предубеждения, рожденные предшествующими исследованиями и источниками.
Задача решается на основе обращения к оригиналам источников, многие из которых написаны на древних языках, начиная с греческого языка и кончая китайским языком. Маенхен-Гельфен в своем исследовании предстал, как полиглот, знаток древних языков, настоящий специалист во всех областях палеографии, этимологии, филологии. Главным образом именно исключительные филологические познания автора позволили ему глубоко проникнуть в письменные источники, археологические и искусствоведческие материалы, устранить на основе комплексного анализа, введения в научный оборот новых источников многие недоразумения и предубеждения, касающиеся истории и культуры гуннов и связанных с ними народов.
Отечественный читатель больше знает о хуннах, чем о гуннах, благодаря исследованиям ряда российских ученых, в первую очередь книги Л. Н. Гумилева «Хунну»I. Но книга Маенхен-Гельфена не о восточных хуннах, не о населении Дома Хунну, а о западно-азиатских и европейских гуннах, т. е. потомках хуннов. Правда, автор словно умалчивает о хуннах. Не рассматриваются вопросы происхождения гуннов, преемственность хуннов и гуннов. На наш взгляд, более полное использование китайских и других источников позволило бы исследователю найти многие линии преемственности и в конечном счете создать целостную работу.
Этноним «гунны» в древности и позже — многоаспектное, чрезвычайно сложное, широкое понятие. Этот термин нередко применялся ко всем северным «варварам». Его распространяли и на старых, и новых «варваров», и чуть ли не на все народы Великой степи: скифов, масагетов, сарматов. Даже деяния некоторых европейских народов (особенно когда они представляются варварскими), например, готов, приписываются гуннам. Этому способствовало, как совершенно справедливо замечает автор, то, что «образ жизни кочевников по всем европейским степям был, в конечном счете, более или менее одинаковым» (с. 24). Гунны, начавшие Великое переселение народов с востока на запад, присоединяли к себе все оказавшиеся на их пути следования степные племена, что привело к преобразованию этнополитической карты Евразии. Они оказались даже в Великобритании. Гунны также нередко входили в союзнические отношения с другими народами (готами, висиготами, аланами, аварами, даже отчасти итальянцами или римлянами). Достаточно обосновано утверждение автора о существовании на «северо-восточном побережье Черного моря тюркоязычных кочевников перед тем, как туда пришли гунны» (с. 32). Некоторые источники называют гуннов вулгарами (болгарами) (с. 118). «В шестом веке такое уравнение болгар и гуннов было довольно распространенным» (с. 362-363). В целом болгарские племена составляли основную часть гуннов.
В книге детально, хотя в большинстве случаев фрагментарно, рассматриваются история и культура многочисленных связанных с гуннами народов Европы и Азии: германских, романских, англо-саксонских, тюркских, иранских, славянских и т. д. Автор немало места уделяет сравнениям и аналогиям, тем самым еще более расширяя географические, цивилизационные, временные рамки. Иногда, как нам представляется, такие аналогии (англо-саксонские, североафриканские) не совсем обоснованы. Возможно, это упущение связано с незавершенностью исследования Маенхен-Гельфена. Но такие широкие аналогии вполне оправданы при детальном анализе весьма противоречивых, часто компилятивных источников.
В книге подвергается основательному пересмотру до сих пор бытующая история гуннов. «Запах серы и жар адского пламени, в которые обволакивались гунны, отнюдь не благоприятствовали историческому исследованию», — пишет Маенхен-Гельфен (с. 17). По мнению автора, особенно в этом перестарались советские исследователи, которые считали гуннов «убийцами славянских предков» (с. 23).
Маенхен-Гельфен на основе анализа реконструирует истинную культуру, цивилизацию гуннов. В этом большая научная заслуга ученого, который обратился к «темным», запутанным периодам гуннской истории. Суть методов исследования Маенхен-Гельфена раскрывают следующие строки: «Стандартные истории дают, я верю, ошибочную картину гуннских войн в 440-х годах и искаженную картину об отношениях гуннов с Западом. Существует множество источников, которые были проигнорированы или обработаны высокомерным образом. Ни один из них, взятый сам по себе, не является хорошо раскрывающим истину. Лишь объединяя их и обращая внимание на их детали, мы можем надеяться реконструировать события в последнем десятилетии гуннской истории» (с. 91).
Книга состоит как бы из двух частей. Первая часть относится к политической истории гуннов, а во второй в отдельных главах рассматриваются экономика, общество, вооружение, искусство и религия.
Вопреки многим представлениям древних авторов, Маенхен-Гельфен приходит к выводу, что в определенных регионах гунны обрабатывали землю и производили земледельческие орудия. К этому добавим: существует мнение, что гунны привезли в Европу и сабан с железным лемехом. «К середине пятого столетия гуннская знать имела дома в деревнях, которыми она владела, построенные лучше, чем скромные хижины местного населения» (с. 162).
Но автору не удалось создать сколько-либо целостной картины о религии гуннов. Одна из причин, на наш взгляд, — фрагментарность, избранность тем исследования («Гунны и христианство», «Ясновидцы и шаманы», «Божественная монархия», «Страна», «Священный меч», «Маски и амулеты», «Идолы»). Кроме того, автор не в полной мере учитывает китайские и другие восточные источники, увлекается не всегда обоснованными временными, пространственными и этнокультурными параллелями. Тем не менее, можно заключить, что тюрко-монгольский, болгарский религиозный мир во многом был общим.
Интересны наблюдения автора о языке гуннов. Заметим, характер языка гуннов до сих пор вызывает дискуссии. Одна группа исследователей считала его тюркским, другая — монгольским, третья вообще не могла определить его, отмечая, что он не относится ни к тюркским, ни к монгольским языкам. Маенхен-Гельфен, по крупицам собирая и детально анализируя сохранившиеся в источниках имена, термины гуннского языка, приходит к выводу о том, что «большая часть гуннов должна была говорить на тюркском языке» (с. 369).
Отто Дж. Маенхен-Гельфен писал, что «монументальная книга Вернера об археологии империи Аттилы, опубликованная в 1956 году, уже является отсталой в ее некоторых частях. Я ожидаю и надеюсь, что такая же участь постигнет и мои собственные исследования через десять лет» (с. 12). Однако прошло уже почти полстолетия, но труд Маенхен-Гельфена, свидетельствующий о том, что почти вся Евразия подверглась влиянию гуннов, участвовавших в исторических и культурных процессах, и сегодня остается вполне актуальным.

Гамирзан Давлетшин,
доктор исторических наук

I. См.: Гумилев Л. Н. Хунну. Степная трилогия. – СПб., 1993. – 212 с. (прим. ред.).

Цитата:

ОТ АВТОРА

Автор настоящего издания в своих ранних семидесятых может пользоваться привелигией, обычно представляемой людям в начале их старости, сказать несколько слов о самом себе, в данном случае об источниках своего интереса к гуннам. Всю мою жизнь я был зачарован проблемами открытий. Будучи мальчиком, я выкапывал римские медные монеты вдоль остатков земляных валов, которые еще в конце семнадцатого века защищали Вену, мой родной город, от Востока. В двух кварталах от дома, где я родился, в годы моей юности все еще стоял дом, над воротами которого был замуровано каменное ядро турецкой пушки от осады 1529 года. Мой дед провел год в тюрьме за то, что воевал в 1848 году вместе с революционерами против хорватских наемников Габсбургов. Моя докторская диссертация имеет дело с «варварскими» элементами в сознании династии Хань. В 1929 году я жил несколько месяцев в палатках тюрко-язычных кочевых в северо-восточной Монголии, где столкновение между «более высокой цивилизацией», представленной тибетским ламаизмом, и «примитивной» верой тюрков особенно резко бросается в глаза. В Кашмире, на Харване, я дивился видом искусственно деформированных черепов на штампованных изразцах времен Кушана, те черепа произвели на меня такое впечатление, когда я увидел их впервые в музее в Вене, что я, как студент, произвел их измерения. В Непале я имел другую возможность видеть слияние различных цивилизаций в пограничной области. Я провел много дней в музее в Минусинске в южной Сибири, изучая «скифские» бронзовые пряжки и котлы. В Кабуле я стоял в благоговении перед надписями из Сурх Котала: это перенесло меня назад к проблемам варваров на границах Китая, о которых я написал довольно много в предыдущие годы. Аттила и его воплощения преследуют меня, насколько я помню, всю мою жизнь.

Раскрыть

В истории западного мира восемьдесят лет гуннской власти были лишь эпизодом. Отцы, заседавшие в Халкедоне, показали возвышенное безразличие по отношению к варварским всадникам, которые лишь в сто милях от них, опустошали Тракию. Они были правы. Несколько лет спустя голова сына Аттилы с триумфом была протащена через главную улицу Константинополя.

Некоторые авторы чувствовали, что они должны оправдывать их исследования о гуннах, спекулируя об их роли в переходе от поздней древности к Среднему Возрасту. Без гуннов, утверждалось, Галлия, Испания и Африка не пали бы, так скоро, к ногам германов. Простое существование гуннов в восточной центральной Европе, говорилось, задержало развитие феодализма в Византии. Это может быть правдой, может и не быть. Однако если историческое явление заслуживает нашего внимания лишь потому, что оно бросало тень на то, что пришло позднее, мая и ацетеки, вандалы в Африке, бургундианы, албигенцы и королевства крестоносцев в Греции и Сирии были бы стерты со стола Клио. Сомнительно, что Аттила «сделал историю». Гунны «исчезли подобно аварам» - «сгинули как обри», как обычно говорили старые русские летописцы, когда писали о народах, которые исчезли навсегда.

Тем не менее кажется странным, что гунны, даже после пятнадцати сотен лет, могут вызывать столько эмоций. Благочестивые души все еще содрогаются, когда думают об Аттиле, каре Бога; и в их послеобеденных снах профессора немецких университетов трусят за Мировым духом лошади Гегеля. Их можно обойти. Однако турки и венгры все еще поют громкие победные песни в благодарность к их великому предку, умиротворителю мира и Ганди в одном лице. Наиболее пылкими воинами против гуннов, однако, являются советские историки. Они проклинают гуннов так, как если бы они наехали, грабили и убивали по всей Украине лишь вчера; некоторые исследователи в Киеве не могут простить жестокое разрушение «первой цветущей славянской цивилизации».

Такая же жгучая ненависть жгла Аммиануса Марселлинуса. Он и другие авторы четвертого и пятого веков изобразили гуннов как диких чудовищ, которых мы все еще видим сегодня. Ненависть и страх исказили картину гуннов со времени их появления на нижнем Дунае. Пока эта тенденциозность не будет понята полностью – и это редко имеет место – литературное свидетельство обречено к неправильному чтению. Настоящее исследование начинается поэтому с его пересмотра.

Последующие главы, имеющие дело с политической историей гуннов не являются повествовательными. История вторжений Аттилы в Галлию и Италию не нуждается еще в одном рассказе; она может быть найдена в любой стандартной истории падения Римской империи, знание которой, по-меньшей мере в общих чертах, принимается здесь обязательным. Однако многие проблемы были даже не затронуты и много ошибок были допущены со стороны Бури, Сеека и Стейна. Это утверждение не отражает статуса этих выдающихся исследователей, поскольку гунны для них находились на периферии их интересов. Однако такие недостатки справедливы также по отношению к книгам, которые уделяют гуннам больше места и даже в виде монографий. С первыми сорока или пятьдесятью годами истории гуннов обращались схематическим образом. Источники весьма скудны, хотя они могли быть не столько скудными, как тому верят; например, по вторжению в Азию в 395 году сириакские источники текут обильно. Некоторые вопросы, возникающие по поводу правления Аттилы, останутся безответными навсегда. Другие, однако, получили ответы от источников, полученные их просмотром, как я это сделал, а именно из источников за пределами литературы, которые являются фондом гуннских исследвований со времен Гиббона и Ле Нейн де Тиллемонта. Дискуссии по хронологии могут быт временами налогом на терпение читателя, но без них не обойтись. Еунапис, который в своих Исторических заметках писал также о гуннах, однажды спросил, что вносит в истинный предмет истории знание о том, что битва на Саламисе была выиграна эллинами на восходе звезды Пса. Еунапис имеет своих учеников и в наши дни и, возможно, теперь их больше чем обычно. Можно только надеяться, что мы будем избавлены от такого историка, которому безразлично, состоялась ли нападение на Перл-Харбор перед или после вторжения в Нормандию, поскольку-де из-за «высокого смысла» это не имеет значения.

Вторая часть настоящей книги состоит из монографии по экономике, обществу, вооружениям, искусству и религии гуннов. То, что отличает эти исследования от известных трактатов, заключается в широком использовании археологического материала. В своей книге Аттила и гунны Томпсон отказывается принимать их компетенцию и немногое из того, которому Алтгейм ссылается в своей книге История гуннов, он знает лишь из вторых рук. Материал, рассеянный в публикациях в России, Украине, Румынии, Венгрии, Китае, Японии и позже также в Монголии, является громадным. В последние годы археологические исследования прогрессирует с такой скоростью, что я должен был модифицировать свои взгляды многократно, когда работал над данном исследованием. Монументальная книга Вернера об археологии империи Аттилы, опубликованная в 1956 году, уже является отсталой в некоторых ее частях. Я ожидаю и надеюсь, что такая же участь постигнет и моих собственных исследований через десять лет.

Хотя будучи настороженным по поводу опасностей взгляда о параллелях между гуннами и прежними и поздними кочевыми евразийских степей, я признаюсь, что мои взгляды находятся в некоторой степени, надеюсь не чрезмерно, под влиянием моего жизненного опыта, приобретенного среди тувинцев в северо-восточной Монголии, среди которых я провел лето 1929 года. Они являются или были в то время, наиболее примитивным тюрко-язычным народом на границах степи Гоби.

Возможно, я подвергнусь критике за то, что уделил мало внимания на, как называет их Роберт Гёбл, иранских гуннов: киадара, белые гунны, гефталиты и гуна. В обсуждении имени «гун»я не мог помочь размышлениям об их именах. Однако это было далеко от того, что я мог позволить. Литература об этих племенах или народах является громадной. Они стоят в центре Истории гуннов Алтгейма, хотя он практически игнорирует нумизматическое и китайское свидетельства, на которых Эноки работал в течение так многих лет. Работа Гёбля Документы к истории иранских гуннов в Бактрии и Индии является наиболее полной историей их монет и печатей и на этой основе об их политической истории. Уменя нет ни лингвистических, ни палеографических знаний, чтобы судить правильность различных, часто совершенно отличающихся друг от друга чтений текстов на монетах. Однако, если даже в какой-то день ученые, борющиеся с этим непокорным материалом, придут в соглашение, то результат был бы относительно скромным. Гуна Михиракула и Торамана будут оставаться простыми именами. Ни поселения, ни могил, даже не так многое, как кинжал или кусок металла, не существуют, чтобы их приписать к тем или другим иранским гуннам. До тех пор, пока скудные и противоречивые описания их жизни не будут существенно дополнены находками, исследователи аттиловских гуннов будут благодарно брать знания, которые исследователи так называемых иранских гуннов могут предложить им; однако здесь имеется очень мало материала, которого они могли бы использовать для своих работ. Недавно открытая стенная живопись в Афросиабе, древнем Самарканде, кажется, боросает первый свет в мгле. Будущее исследований о гефталитах находится в руках советских и, следует надеяться, китайских археологов. ̉Εν βυθώ γάρ ή άλήθεια.

Я признаюсь, что некоторые главы нелегко читать. Например, глава о гуннах после смерти Аттилы привелекает внимание на события, кажущихся нестоящими знать, на людей, которые были просто тенями; она выпрыгивает из германских саг на духовные заботы в Александрии, от иранских имен неизвестных вождей племен на землетрясение в Венгрии, от священников Исиса в Нубии на Среднюю Улицу в Константинополе. Я не буду извиняться. Некоторые читатели уверенно найдут пути для сбора рассеянных кусков вместе, как зачарующую работу, как это было для меня и я фривольно поклоняюсь художественному гедонизму, который для меня является не последним стимулом в моей охваченности Темными Временами. На более высоком уровне для успокоения тех, которые с плохим сознанием оправдывают то, что они делают – Историческое Исследование с заглавными буквами – я могу указать, что оказался не в состоянии видеть, почему история, скажем, Баджа Калифорнии, является более уважаемой чем история, скажем, гуннов на Балканах в 460-х годах. Sub specie aeternitatis, оба канут в ничто.

Анатоль Франс в своих Мнениях Джерома Когнара однажды рассказывал чудесную историю о молодом персидском принце Земире, который приказал своим ученым написать историю человечества так, чтобы он мог делать меньше ошибок как монарх, просвещенный опытом прошлого. Через двадцать лет мудрые люди появились перед монархом, тогда уже королем, сопровождаемым караваном, состоящим из двенадцати верблюдов, каждый из которых вез 500 томов. Король попросил их сделать более короткий вариант и они возвратились после еще двадцати лет с тремя верблюжими грузами и, когда им король опять возразил, то после еще десяти лет они пришли к нему с грузом на одном слоне. После еще трех лет ученый появился с единственной книгой, которую вез осел. Король был на смертном одре и вздохнул «Я умру без знания истории человечества. Сократи, сократи !» «Ваше Величество», ответил ученый, «Я просуммирую ее для вас в трех словах: Они родились, они страдали, они умерли ! ».

По-своему король, который не хотел слышать это, был прав. Однако поскольку люди , возможно, глупым образом желают знать «как это было», может быть имеется место для исследований, подобных настоящему. Dixi et salvavi animam meam…

О. М.-Г.

Поделитесь записью в соцсетях с помощью кнопок: