Жюль Верн. Клодиус Бомбарнак

Цитата:
Известный французский писатель Жюль Верн - замечательный мастер романа путешествий и приключений, первый классик научно-фантастического жанра, страстный пропагандист науки и ее грядущих завоеваний. Герои этого романа путешествуют от Тифлиса до Китая. Все действие романа разворачивается в поезде.

Сюжет романа прост – корреспондент парижской газеты путешествует по только что открытой железной дороге и описывает свои приключения и впечатления. Жюль Верн не был бы Жюль Верном, если бы герои его книг не попадали в самые разнообразные переделки. Этот роман не исключение. Клодиус Бомбарнак и его спутники переживают достаточно много самых разных историй, но, как всегда, всё заканчивается благополучно.

Цитата:
15 мая 1888 года в Самарканде связано с новым периодом его возрождения - в город снова придёт караван, город вновь радостно зашумит. На сей раз, верблюды, провезшие путников и товар через пустыни Каракум и Кызылкум, будут состоять из железа и жечь воду, превращая её в пар, под удивлённые взгляды своих живых собратьев, бережно хранящие бесценную влагу в своих покачивающихся горбах. Новый Караванный Путь будет зваться Закаспийской Железной Дорогой, а её создатель, вписавший своё имя в историю километрами брёвен, свай и духом, стремящимся сквозь раскалённое солнце и пески - Михаил Николаевич Анненков, генерал Российской Империи.

Намерение русских построить железную дорогу через пустыню вызвало тогда международный интерес. О происходивших здесь работах печатались сводки как о боевых действиях. Стройка была настолько необыкновенной, что ею заинтересовался всемирно известный фантаст Жюль Верн. Доподлинно неизвестно, самолично ли проехался Человек, Предвидевший Будущее, по новой железной дороге или следил за развитием событий из своего кабинета, но в 1892 году в свет вышло его новое произведение "Клодиус Бомбарнак", описывающее путешествие французского репортёра по Заказспийской. Ниже представлен отрывок, описывающий посещение героя повести Самарканда.

* * *

Самарканд расположен в богатом оазисе, орошаемом рекою Зеравшан, которая протекает по Согдийской долине. Из брошюрки, купленной на вокзале, я узнаю, что этот город занимает одно из тех четырех мест, которые богословы «отводят» для земного рая. Но пусть лучше спорят на эту тему профессиональные толкователи!
Самарканд был сожжен македонскими завоевателями в 328 году до нашей эры и частично разрушен войсками Чингисхана около 1219 года. Затем он стал столицей Тамерлана, — город, конечно, может этим гордиться, но в XVIII веке он был снова разрушен кочевниками. Как видите, история всех основных городов Центральной Азии сопровождалась резкими переходами от величия к падению.
Пять часов дневной стоянки в Самарканде обещают мне некоторое развлечение и несколько страниц заметок. Но нельзя терять времени.
Город, как водится, состоит из двух частей. Новая, построенная русскими, отличается современной архитектурой. Кругом зеленеющие парки, обсаженные березами улицы, дворцы, коттеджи, уютные домики в современном стиле. Старая часть города богата великолепными памятниками своего былого величия. Чтобы их добросовестно изучить, потребовалось бы несколько недель.

Раскрыть

На этот раз я не одинок. Майор Нольтиц свободен и отправится вместе со мной. Мы уже выходим из вокзала, как к нам подбегают супруги Катерна.
— Вы идете осматривать город, господин Клодиус? — спрашивает первый комик, делая рукою округленный жест, который должен означать обширную территорию Самарканда.
— Да, господин Катерна; вы угадали.
— Если вы и майор Нольтиц будете так любезны, я хотел бы к вам присоединиться…
— Пожалуйста!
— Конечно, вместе с мадам Катерна, без нее я ни на шаг…
— Это сделает нашу экскурсию еще более приятной, — отвечает майор, любезно поклонившись артистке.
Я же прибавляю:
— А чтобы не устать и выиграть время, мои дорогие друзья, я предлагаю нанять арбу.
— Арбу? — восклицает господин Катерна, балансируя с боку на бок. — А что такое арба?
— Местный экипаж!
— Тогда пусть будет арба! — соглашается артист.
Мы усаживаемся в один из этих ящиков на колесах, которые стоят перед вокзалом, сулим «ямщику» — то есть кучеру — хорошие чаевые, он обещает не пожалеть своих «голубчиков». И вот пара маленьких лошадок быстро мчит нас по улицам Самарканда.
По левую руку остается расположенный веером русский город, дом губернатора, окруженный красивым садом, городской парк с тенистыми аллеями, обширная усадьба начальника округа, захватывающая даже часть старого города.
Арба проезжает мимо крепости, на которую майор обращает наше внимание. Там, неподалеку от бывшего дворца эмира бухарского, находятся могилы русских солдат, павших при атаке в 1868 году.
Отсюда, по узкой и прямой улице, наша арба въезжает на площадь Регистан, «которую не следует смешивать с площадью того же названия в Бухаре», как наивно сказано в моей брошюрке.
Площадь Регистан — красивый четырехугольник, правда, немного попорченный тем, что русские вымостили его и украсили фонарями. Но это, безусловно, понравится Фульку Эфринелю, если он соблаговолит осмотреть Самарканд. По трем сторонам площади возвышаются хорошо сохранившиеся развалины трех «медресе», где «муллы» давали детям религиозное образование. В Самарканде насчитывается семнадцать медресе и восемьдесят пять мечетей. Здания медресе очень похожи одно на другое. В центре — галерея, ведущая во внутренние дворы; стены сложены из кирпича, покрытого светло-желтой и нежно-голубой глазурью: повсюду арабески — причудливые золотые линии на бирюзовом фоне, — кстати, этот цвет преобладает. Склонившиеся минареты, кажется, вот-вот упадут, но никогда не падают, к счастью для их эмалевой облицовки, намного превосходящей, по мнению бесстрашной путешественницы госпожи Уйфальви-Бурдон, даже лучшие сорта наших эмалей. А ведь дело тут идет не о какой-нибудь вазе, которую ставят на камин или цоколь, а о минаретах внушительной высоты!
Эти чудеса строительного искусства сохранились в том же нетронутом виде, какой они имели при Марко Поло, венецианском путешественнике ХIII века, посетившем Самарканд.
— Ну как, господин Бомбарнак? — спрашивает майор. — Нравится вам площадь Регистан?
— Она великолепна! — восклицаю я.
— Да, — вставляет свою реплику комик, — она вполне могла бы послужить чудесной декорацией для балета. Не правда ли, Каролина? Посмотри на эту мечеть возле сада и на ту, рядом с дворцом.
— Ты прав, Адольф, — говорит артистка, — но для большего эффекта я бы выпрямила эти башни, а посредине устроила светящиеся фонтаны…
— Блестящая мысль, Каролина! Послушайте, господин Бомбарнак, а не смогли бы вы написать для нас драму с феерией в третьем акте, которая происходила бы на фоне такой декорации? Что же касается названия…
— То так и напрашивается «Тамерлан», — отвечаю я.
Но комик встретил мое предложение без восторга. Я догадываюсь, что фигура завоевателя Азии кажется ему недостаточно современной, не в духе «Конца века». Наклонившись к жене, господин Катерна поспешно добавляет:
— Я видел площадь и покрасивее этой в феерии «Дочь ночи», в театре Порт-Сен-Мартен.
— А я в Шатле, в «Михаиле Строгове», — вторит ему жена.
Спорить с ними бесполезно. Ведь они смотрят на все сквозь призму театральных декораций, предпочитая колеблющийся холст волнам океана, нарисованное небо настоящему, искусственные деревья — чаще лесов. Декорации Камбона, Рюбэ или Жамбона не могут сравниться для них ни с каким естественным пейзажем. Словом, искусство они ставят выше природы, и было бы бесполезно пытаться их переубедить.
Так как речь зашла о Тамерлане, я спрашиваю майора Нольтица, не посмотреть ли нам гробницу этого знаменитого правителя. Майор отвечает мне, что мы увидим ее на обратном пути.
Мы подъезжаем к главному самаркандскому базару. Арба останавливается у одного из входов в огромное круглое здание, предварительно повозив нас по извилистым улицам старого города, где почти сплошь одноэтажные дома без всяких признаков комфорта.
Вот он, базар. Повсюду нагромождены шерстяные ткани, яркие плюшевые ковры, красивые узорчатые шали, и все это разбросано вперемежку по прилавкам ларьков. Покупатели и продавцы отчаянно торгуются из-за всякого пустяка. Среди шелков выделяется материя под названием «канаус», которая, кажется, в чести у самаркандских модниц. Но ни качеством своим, ни блеском она не выдерживает сравнения с продукцией лионских фабрик.
Однако в глазах госпожи Катерна появилось такое вожделение, словно она стояла у прилавков «Бон Марше» или «Лувра».
— Вот бы мне костюм из такой материи! Какой бы это произвело эффект в «Великой герцогине»!
— А вот туфли, которые в самый раз подошли бы для роли Али Бажу в «Каиде»! — восклицает господин Катерна.
И пока жена покупает несколько аршин канауса, муж становится обладателем пары зеленых туфель без задников, какие узбеки надевают перед тем, как переступить порог мечети. Все это происходит не без помощи майора, любезно согласившегося быть посредником между господином Катерна и продавцом, не устававшим выкрикивать свои бесконечные «йок»… «йок»!
Арба едет дальше, и мы попадаем на площадь Биби-ханым, где возвышается мечеть того же названия. Хотя эта площадь и не такой правильной формы, как Регистан, зато она, на мой взгляд, более живописна: причудливо сгруппированные руины, остатки сводов, карнизов, арок, полураскрытые купола, колонны без капителей, но чудом сохранившие у оснований удивительно яркую эмаль. Затем идет длинный ряд наклонившихся портиков, замыкающих с одной стороны этот обширный четырехугольник. Все это производит тем большее впечатление, что древние памятники времен расцвета Самарканда смотрятся на фоне такого пронзительно синего неба и на фоне изумрудной зелени, каких не встретишь… даже в опере, не в обиду будь сказано нашему комику… Но я должен признаться, что мы испытываем еще более сильное впечатление, когда арба привозит нас в северо-восточный конец города, к прекраснейшему ансамблю Центральной Азии — усыпальнице Шах-и-Зинда.
Пером это чудо не опишешь. Если я на протяжении одной фразы упомяну такие слова, как мозаика, фронтоны, тимпаны, барельефы, ниши, эмали, выступы, — то картины все равно не получится. Тут нужны не описания, а кисть художника. Перед этими остатками самой блестящей архитектуры, которую завещал нам азиатский гений, теряется всякое воображение.
В глубине мечети находится гробница Куссама-бен-Аббаса, высокочтимого «святого» мусульманской религии, которому поклоняются правоверные. Существует поверье, что, если открыть гробницу, Куссам-бен-Аббас выйдет из нее живым во всей своей славе. Впрочем, этот опыт никому еще не удалось проделать, и потому верующие продолжают довольствоваться легендой.
Но всему наступает конец. Мы должны оторваться от созерцания этих красот. К счастью, господин и госпожа Катерна не нарушили нашего восторга своими театральными воспоминаниями. Видимо, и на них мечеть произвела впечатление.
Мы снова садимся в арбу, и ямщик гонит рысью своих «голубчиков» по тенистым улицам, которые содержатся в чистоте и порядке.
На самаркандских улицах много прохожих в живописных костюмах — «халаты» всех цветов, а на голове кокетливо закрученные тюрбаны. Впрочем, типы здесь смешанные, да и как может быть иначе? Ведь в Самарканде около сорока тысяч жителей. Большинство из них таджики иранского происхождения. Это люди крепкого телосложения с коричневой от загара кожей. Я повторяю здесь строчки, прочитанные в рассказе госпожи Уйфальви-Бурдон: «Волосы у них черные. Бороды тоже черные и удивительно густые. Глаза правильной формы и почти всегда карие. Удивительно красивый нос, тонкие губы и маленькие зубы. Лоб высокий и широкий. Овал лица продолговатый».
И я не могу не присоединиться к господину Катерна, который, увидя одного из таджиков, причудливо задрапированного в яркий халат, восклицает:
— Какой прекрасный тип для первых ролей! Вот это настоящий Мелинг! Представьте его только в «Нана-Саибе» Ришпена или в «Шамиле» Мериса!
— Он заработал бы немало денег, — добавляет госпожа Катерна.
— Ты, как всегда, права, Каролина, — подхватывает комик.
Для него, впрочем, как и для большинства актеров, выручка служит самым серьезным и неоспоримым доказательством драматического таланта.
Уже пять часов, а в этом несравненном Самарканде одна декорация сменяется другой, еще более великолепной. Меня это очень увлекает. Спектакль затянулся далеко за полночь. Но так как наш поезд выезжает в восемь часов, приходится мириться и пожертвовать концом пьесы.
Поскольку я решил, пусть даже из репортерского престижа, не покидать Самарканда, не побывав на могиле Тамерлана, то арба снова поворачивает к юго-западу и высаживает нас возле усыпальницы Гур-и Эмир, по соседству с русской частью города. Какие грязные кварталы мы проезжаем! Сколько жалких глиняных лачуг встретилось нам по пути!
Мавзолей Гур-и Эмир выглядит более чем величественно. Он увенчан бирюзовым куполом, напоминающим по форме персидский тюрбан, а его единственный минарет, теперь уже без верхушки, сверкает эмалевыми арабесками, сохранившими свою первозданную чистоту.
Проходим в центральный зал под куполом. Там возвышается гробница «Железного Хромца» — так называли Тимура-Завоевателя.
Окруженные четырьмя могилами его сыновей, под плитой из черного нефрита, испещренной надписями, лежат кости Тамерлана, имя которого стало символом всего XIV века азиатской истории. Стены этого зала выложены тоже нефритом с нанесенным на него орнаментом в виде бесчисленных, переплетающихся ветвей, а маленькая колонна у стены, выходящей на юго-запад, указывает направление Мекки.
Госпожа Уйфальви-Бурдон справедливо сравнивает эту часть Гур-и Эмира со святилищем, и такое же впечатление вынесли и мы. Нас охватил благоговейный трепет, когда по узкой и темной лестнице мы спустились в склеп, где стоят гробницы жен и дочерей Тамерлана.
— Но кто же, наконец, этот Тамерлан, о котором здесь только и говорят? — спрашивает господин Катерна.
— Этот Тамерлан, — отвечает ему майор Нольтиц, — был одним из величайших завоевателей мира, даже самым великим, если измерять величие количеством завоеванных земель. Азия к востоку от Каспийского моря, Персия и провинции, лежащие на север от ее границ, Россия до Азовского моря, Индия, Сирия, Малая Азия и, наконец, Китай, на который этот полководец бросил двести тысяч солдат — весь материк был театром его военных действий.
— И он был хромой? — удивилась госпожа Катерна.
— Да, сударыня, как Гензерик, как Шекспир, как Байрон, как Вальтер Скотт, как Талейран — что, впрочем, не помешало ему пройти огромные расстояния. Но как фанатичен и кровожаден он был! Историки утверждают, что в Дели он приказал уничтожить сто тысяч пленных, а в Багдаде велел воздвигнуть обелиск из восьмидесяти тысяч голов.
— Я предпочитаю обелиск на площади Согласия — говорит господин Катерна. — К тому же он сделан из одного куска.
Тут мы покидаем мечеть Гур-и Эмир, и, так как, по словам нашего комика, уже время «причаливать», арба спешно доставляет нас к вокзалу.
Что касается меня, то, несмотря на неуместные замечания супругов Катерна, я глубоко проникся чувством местного колорита, которое создают чудесные памятники Самарканда.
Но вдруг я был внезапно и грубо возвращен к действительности. По улице, да, по соседней с вокзалом улице, в центре столицы Тамерлана ехали двое велосипедистов.
— Смотрите, смотрите! — закричал комик. — Халаты на колесах!
Действительно, это были таджики или узбеки!
Теперь оставалось только покинуть древний город, оскорбленный шедеврами механического передвижения, что и сделал наш поезд в восемь часов вечера.

Поделитесь записью в соцсетях с помощью кнопок: